“Мы уезжаем. поймите нас!”
«Теперь мы встречаемся в очереди у ОВИРа, бывшие инженеры, научные работники, музыканты, врачи. В очереди, наверняка, самой длинной и самой горькой на сегодняшний день. Со стороны мы ощущаем на себе взгляды прохожих: от любопытных и насмешливых до сочувственных и откровенно злорадных. Что ж, теперь выбирать не приходится – всех нас, собирающихся здесь, объединяет одно, общее стремление уехать за границу. Почему? Ответ на этот горький вопрос уже дали известные события в Закавказье, Молдавии, в нашей республике.
Мы покидаем Родину не по своей воле. Осознали это особенно остро теперь. ещё недавно была вера, была надежда на то, что межнациональные конфликты прекратятся. А они разгораются ещё сильней. Теперь нас преследует страх: каждодневный, ежечасный, ежеминутный – за жизнь свою, за благополучие и спокойствие родных и близких, – некоренного населения республики. Вот и получается, что мы лишь обладатели “пятой графы”, по которой судят о нас, о наших достоинствах, а все больше – о недостатках. И вот поэтому еще – мы уезжаем…
Эти последние месяцы пребывания на Родине особенно тягостны ещё из-за разных бюрократических препонов. Мы уже основательно закалены многочасовыми бдениями у ОВИРовских дверей – последнего советского учреждения, за которым ожидает нас другая жизнь в другой стране. “Эмигранты поневоле” – так мы иронизируем над собой. Но как бы мы ни подшучивали, хорохорились, выглядели бы оптимистами, на душе – горько, больно, тяжело. Тем более, что для каждого из нас связаны с Родиной большей частью светлые воспоминания. Мы знаем: нас ждет самое тяжкое испытание ностальгией по родной стране. И там предстоит расставание с иллюзиями. Но иначе мы поступить не можем.
Анна, теперь уже бывший педагог, преподаватель английского языка.»
Ташкент.
Навои, дом пять. Полдень. Двери приемной ОВИРа при УВД Ташгорисполкома раскрыты. Многие десятки людей на ступеньках, на площадке, на всем пространстве, примыкающем к приемной. По лицам, выражению глаз видно, что приходят они сюда не день, не два.
Ташкентцу Михаилу Давидовичу под сорок. Аккуратная черная бородка, спокойный взгляд ясных глаз. Он инженер-геолог, уезжает вместе со всей семьей: тесть, теща, жена, двенадцатилетний сын.
– Почему уезжаем? Хочу жить на исторической родине – в Израиле. Здесь у меня была прекрасная квартира и хорошая работа, на которой всегда находил общий язык с коллегами. Надеюсь, там устроиться по специальности. Я ведь ирригатор, а там тоже нужно решать проблемы орошения, и там растет хлопок. Не хотелось бы прощаться навсегда с Ташкентом, Узбекистаном – худо-бедно за плечами два десятка лет работы по освоению Голодной, Каршинской, Шерабадской степей. Хотя сейчас много ругают мелиораторов, но там ныне – растет хлопок, живут и работают люди. Валить все нынешние грехи на застой, может, и стоит, но мы работали честно… Почему мы теряем гражданство, чего нет ни в одной цивилизованной стране?! Не хочу быть туристом, почему исключается возможность двойного гражданства?
Андрей Н. уезжает в Грецию, там у него родственники. Причина – неверие в завтрашний день.
– Я понтийский грек, мы исконные жители Союза, у нас советский паспорт, а разговоры о греческой автономии на Черноморье так и остаются разговорами. В Греции я буду среди своих. В свое время я закончил институт, работал (на 130 рублей) в проектном институте, потом преподавал черчение в школе, оттуда ушел трудиться простым рабочим. Я сделал для себя один вывод – у нас нельзя работать и зарабатывать, понимаете? Действительность вынуждает человека выкручиваться, воровать, наконец. А я так жить не хочу. Мысли о выезде начали посещать меня года три назад. До того все надеялся: вот-вот наладится жизнь, все войдет в норму, но… Быть может, мой социальный статус понизится, но я знаю, что уровень жизни будет выше и дети мои (у меня их двое) будут жить на земле Греции.
– Хожу сюда уже полгода – сознательно, что ли нас обозляют? Нам очень больно расставаться с каждым отдельным человеком, но со сложившимися структурами власти, с этой бюрократической машиной расстаемся без сожаления, – говорит Семен Б. – Вопрос отъезда во многом зависит от родителей, и их нужно понять: они испытывают страх. Страх за будущее своей семьи. Нет гарантий. В Узбекистане к евреям относятся лучше, чем в Москве или Киеве, но и это положение мне кажется зыбким. Я механик сельскохозяйственных машин и не считаю, что там жизнь начну с нуля. Что я здесь имею? Машину? Там смогу заработать за несколько месяцев. Квартиру? Можно будет купить дом, получив ссуду в банке. Я хочу хорошо жить, хорошо зарабатывать. Короче говоря, за границей мне будет легче и спокойнее. Не обязательно в Израиле – в Канаде, Австралии, Америке, но сейчас другого пути туда, кроме как через Израиль, нет. Рассчитаюсь с долгами в Израиле (там тоже непросто) и поеду в Америку, где у меня немало близких родственников.
* * *
Только три из многих десятков (сотен? тысяч? сотен тысяч?) мнений. Говорили мы о разном: о предстоящих языковых трудностях, об устройстве на работу, о том, как котируются ТАМ советские дипломы… Люди уезжают. Уезжают те, кто всю свою жизнь прожил на этой земле, кому пяток лет назад и в голову не приходила мысль о выезде.
Куда едут наши, советские люди – ясно. Почему – вопрос более сложный, но есть ответы и на него. Откуда они уезжают? Или, что будет вернее, от чего? Если бы вопрос стоял о Ташкенте, или вообще об Узбекистане, люди поехали бы на Украину, в Литву, на Дальний Восток. Часть нас (греки, евреи, немцы – это тоже ведь мы) уезжает из Советского Союза, который, по убеждению многих, неуклонно катится вниз, несмотря на сессии, съезды, законы и указы.
Меня несколько раз спросили у ОВИРа: “Сами-то вы верите в перестройку?” На неё вся надежда. Мы остаёмся с надеждой. Те, у кого её не осталось – в ожидании у дверей ОВИРа. Кто сидит в раздумье, обхватив голову руками, кто напряженно всматривается в проем двери. Мыслями собравшиеся здесь люди уже далеко…
(Эта статья была опубликована с сокращениями редакции).
“Комсомолец Узбекистана”, 9 июня 1990 года.